Я так и не смог забыть этот
отрывок книги Б. И. Эллиса "Гламорама". Большая просьба воздержаться от его прочтения, если вы ещё находитесь в здравом уме и надеетесь прожить нормальную жизнь.
***
"– Ты ничего не ела? – спрашиваю я, внезапно начиная беспокоиться.
– Нет, только шампанского выпила.
Я смотрю на ведерко со льдом и на покоящуюся в нем бутылку «Кристалла» и на пустой фужер, стоящий на столе.
Она встает со стула. Я смотрю на нее.
Она проходит мимо меня.
Я смотрю на фужер, а затем делаю шаг к нему.
Заглянув в фужер, я вижу на его дне какие-то крохотные гранулы.
И тут я замечаю кое-что еще.
Огромное кровавое пятно на стуле, где только что сидела Хлое.
Я смотрю на пятно.
Я зову ее:
– Хлое!
Она оборачивается и спрашивает:
– Что?
Я не хочу, чтобы она заметила, как сильно я испуган, но тут до нее доходит, куда направлен мой взгляд.
Она начинает хрипло дышать. Она осматривает себя.
Вся нижняя часть ее платья густо пропитана темно-красной кровью.
– Хлое… – повторяю я.
Она, пошатываясь, направляется к двери ванной и хватается за косяк, чтобы не упасть, а кровь течет по ее ногам тонкими ручейками, и когда она приподнимает подол, мы оба видим, что ее нижнее белье все пропитано кровью,
читать дальшеона в ужасе срывает его с себя, и тотчас же из-под ее платья вырывается целый фонтан крови, который с хлюпаньем разбивается об пол.
Хлое хватает ртом воздух, низкий стон вырывается у нее из горла, она складывается пополам, схватившись за живот, и издает крик. С изумленным выражением на лице, не отпуская живот, она извергает рвоту, поскальзывается и падает на пол ванной. Я успеваю заметить, что у Хлое изо рта высовываются какие-то кровоточащие обрывки тканей.
– Хлое! – кричу я.
Хлое ползет по полу, оставляя за собой ярко-красный кровавый след.
Я кидаюсь в ванную следом за ней, а она, хрипло дыша, продолжает извиваться на скользком полу, пытаясь доползти до ванны.
Еще одна струя крови прыскает из нее, сопровождаемая жутким тошнотворным звуком. Она кричит, тянет ко мне руку, я хватаюсь за нее и чувствую, как новый крик сотрясает все ее существо, вслед за чем вновь раздается все тот же противный хлюпающий звук.
В ванной я срываю со стены телефонную трубку и набираю ноль.
– На помощь! – ору я в трубку. – Человек умирает. Я в комнате Хлое Бирнс, и мне срочно нужна «скорая». У нее кровотечение, и она сейчас умрет – гребаный боже, она точно сейчас умрет…
Молчание, а затем чей-то голос переспрашивает:
– Мистер Вард?
Это голос режиссера.
– Мистер Вард? – спрашивает он вновь.
– Нет!Нет!Нет!
– Мы сейчас будем, мистер Вард.
И на том конце провода кладут трубку.
Обливаясь слезами, я швыряю телефонную трубку на пол.
Я выскакиваю из ванной, но в трубке того телефона, что стоит на тумбочке, гудка нет вообще.
Хлое зовет меня.
С того места, где я стою, кажется, что весь пол в ванной комнате залит кровью, словно на него вытекло, превратившись в жидкость, все, что было у Хлое внутри.
Кровь продолжает хлестать у нее между ног и почему-то кажется, что она состоит из мельчайших, похожих на песок крупинок. Хлое вскрикивает от боли, и вместе с кровью из нее на пол плюхается какой-то комок плоти, и когда я обнимаю ее, она разражается серией истерических, беспомощных всхлипываний, а я говорю ей, что все обойдется, обливаясь при этом слезами. Еще один длинный шматок плоти, похожий на кусок каната, выпадает из нее.
– Виктор! Виктор! – вопит она как сумасшедшая, ее кожа на глазах желтеет, крики слабеют, а рот все время открывается и бессильно закрывается.
Я прижимаю полотенце к ее влагалищу, пытаясь остановить поток крови, но полотенце в считаные секунды промокает насквозь. Она продолжает дышать со свистом, затем громко опорожняет кишечник, выгибает спину дугой, еще один лоскут мяса вылетает из нее, и за ним на пол вновь изливается густая струя крови.
Мои руки все перепачканы теплой кровью, и я истошно ору:
– Не волнуйся, зайка, не волнуйся, зайка, не волнуйся!
Еще один фонтан тошнотворно горячей крови вырывается у Хлое между ног, глаза ее выползают из орбит, она делает чудовищный вдох, и я слышу жуткие звуки, доносящиеся из ее нутра. Еще один хриплый, леденящий душу вопль.
– Да сделай ты что-нибудь, Боже, сделай ты что-нибудь, – умоляет она меня, но все, что я могу, – это плакать навзрыд.
Еще один комок плоти, белый и молочный, вылетает наружу. Тело Хлое пронзает такая боль, что она уже больше не может произнести ни слова. Наконец все ее мышцы расслабляются, и она пытается улыбнуться мне, но вместо улыбки на лице у нее – жуткий оскал окровавленных зубов, и я вижу, что вся слизистая ее рта – фиолетового цвета, и она что-то шепчет, вцепившись одной рукой в мою руку, в то время как другая лежит на кафельном полу, сведенная судорогой, а вся ванная наполнена запахом крови, и я обнимаю Хлое, гляжу ей прямо в глаза, и рыдаю: «Прости меня зайка прости меня зайка», а в ее глазах – изумление, потому что она понимает, насколько неотвратима ее смерть, и она то видит меня отчетливо, то я расплываюсь у нее перед глазами и исчезаю, а затем она начинает издавать какие-то звериные звуки, а затем обмякает у меня на руках, глаза закатываются, и Хлое умирает, причем лицо ее тут же бледнеет, рот широко открывается, а я чуть не падаю в обморок, и весь мир тускнеет у меня перед глазами, когда из ее открытого рта вытекает струйка лавандового цвета жидкости."(с) Гламорама